Этнопсихологическое и архетипическое происхождение социальных релизеров

Социальные релизеры по своему происхождению могут быть как этнопсихологического, так и архетипического характера. В. Гумболь­дту принадлежат слова: «У каждой нации свое собственное понятие природы»¹¹, иными словами, восприятие мира природы имеет определен­ную этнопсихологическую обусловленность. Например, от­ношение к слонам в Индии, где они веками живут вместе с людьми, и в Африке, где слон — источник опасности или объект охоты, будет, безусловно, диаметрально противо­положным. Если у семито-исламских народов свинья — это грязное, «трефное» животное, у среднеевропейских — пре­зрительное («ты — свинья» является оскорблением и для француза, и для немца, и для россиянина), то, например, у эстонцев свинья — вполне положительное существо. Если в русской культурной традиции «уж» — это нечто отрица­тельное (хрестоматийный пример — «Уж и Сокол» М. Горь­кого), то, например, в латышской — уж, наоборот, поло­жительное животное.

Этнические традиции, культурные установки, особеннос­ти самого языка данного народа проявляются и в специфи­ке тех эмоционально маркированных значений, которые за­ключены в социальных психологических релизерах.

Например, для носителей русского языка долгое время название таких животных, как раки, собирающих различ­ную гниль со дна рек и озер, было мощным отрицательным релизером, поскольку на старославянском языке «рака» оз­начает «могила».

Иногда в социальных психологических релизерах фик­сируются даже особенности истории данного народа. Очень показательно в этом плане бытовое название домашнего таракана (явно неприятного для людей насекомого). Русские его называют «пруссаками», в чем отражается существовав­шее, наверное, еще с эпохи Петра I, неприязненное отноше­ние к Пруссии.

В некоторых случаях значения социальных релизеров связаны с сохранением в человеческом бессознательном сле­дов архаического мышления, т. е. являются архетипическими по своему происхождению. «Формами придания смыс­ла нам служат исторически возникшие категории, восхо­дящие к туманной древности, в чем обычно не отдают себе отчета. Придавая смысл, мы пользуемся языковыми матрицами, происходящими, в свою очередь, от первона­чальных образов (архетипов)¹². С какой бы стороны мы ни брались за этот вопрос, в любом случае необходимо обра­титься к истории языка и мотивов»¹³.

В эпоху зарождения языка из множества перцептивных признаков, присущих тому или иному природному объек­ту, вычленялись те, которые значимы для принятия опре­деленного поведенческого решения и последующего дейст­вия с ним. Какие именно признаки при этом выделялись, зависело от мотивации доминирующей деятельности с дан­ным природным объектом, поэтому в одних случаях расте­ние могло рассматриваться как лечебное средство, а в дру­гих — как украшение. Сформировавшееся поведенческое решение по отношению к природному объекту в дальней­шем оформлялось в виде соответствующей поведенческой установки. Такая установка часто фиксировалась в самом названии этого природного объекта или в устойчивых сло­восочетаниях, неразрывно связанных с ним (например, чис­тотел — чистить тело, подберезовик — искать под березой, одуванчик — одувать и т. п.).

Особенно ярко этот механизм возникновения названий животных и растений иллюстрируют языки индейских пле­мен, в которых еще не утратилась связь с архаическими ис­токами. Например, индейские племена, занимающиеся са­доводством, называют ворона «потребителем садовых пло­дов», а племена рыболовов и охотников считают эту же птицу «поедателем падали и экскрементов». (Интересно, что у ин­дейских племен решения относительно названий тех или иных новых природных объектов принимаются советом старейшин.) Такие названия, в сущности, являются соци­альными психологическими релизерами, определяющими направление и характер развития субъективного отношения к природным объектам.

В русском языке в названиях некоторых растений и животных до сих пор также достаточно явно прослеживается этот механизм их возникновения: например, «подосиновик», «бессмертник», «мухомор», «чертополох» («черт + полох» (огонь) — «чертов огонь»), «гадюка». В других случаях архетипическое значение оказывается полностью стертым, и название природного объекта может приобрести противо­положную семантическую нагрузку. Например, «василек» восходит к названию мифологического существа Василис­ка, приносящего людям горе, как и сам сорняк василек при­носит горе хлеборобу, хотя в настоящее время за счет при­ятного фонетического оформления это название восприни­мается как «положительное».

Эти же закономерности иногда прослеживаются и в об­разовании учеными названий животных и растений. Напри­мер, когда европейцы обнаружили в Африке птицу, у кото­рой на голове торчат два пера, как за ухом у заправского секретаря, они так и назвали ее — птица-секретарь. В об­щем-то, современные ученые выполняют роль совета ста­рейшин у индейских племен.