Из истории вопроса

В первобытных условиях жизни семья в различных ее формах являлась и является единственным фактором воспитания, един­ственным передаточным пунктом для того наследия, которым владело старшее поколение и которое оно должно было передать младшему. Семья в современной ее форме единобрачия явилась результатом продолжительного культурного развития. <...> Пат­риархальная семья... чаще являлась довольно крупным обществом, члены которого были связаны друг с другом более или менее близким кровным родством. В таких семьях-обществах дети явля­лись в сущности общим достоянием, и потеря одного из родите­лей или обоих нисколько не меняла их положения и они прохо­дили через воспитание, которое... было вне всякого сомнения общественного характера, а не семейного. <...> Обе формы вос­питания, семейная и общественная, возникли в обособленном виде только на пути дифференциации из одного общего источ­ника. <...>

Античная философско-педагогическая мысль поставила вопрос о семейном и общественном воспитании во всей его полноте в лице Платона и Аристотеля (в IV в. до Р.Хр.). Как спартанцы, так и афиняне сохранили форму семейной жизни, но их дети сравни­тельно быстро переходили в ведение общественного воспитания. Хотя спартанцы никогда радикально не порывали связи с семь­ей, но все-таки их воспитание шло по определенно общественно­му руслу, включительно до питания. (с.192) Древнегреческое общество настолько полно сознания, что дети являются общественным достоянием, что родиться в то время далеко еще не значило в массе получить право на жизнь. Это право получали только те дети, ко­торые по своим физическим свойствам обещали стать в будущем полезными и достойными членами военного государства. Маль­чики в Спарте уже в раннем детстве поступали в ведение обще­ственного воспитания и оставались на этой колее вплоть до того момента, когда государство признавало их зрелость и право на брак. Но и афиняне, менее суровые и культурно более подвижные и одаренные, во многих отношениях уклонялись в сторону широ­кого общественного воспитания. И у них семья занимает очень скромное положение и совершенно затмевается общественной жизнью, неудержимо привлекавшей к себе живой дух афинских граждан. Второстепенное положение семьи как органа воспита­ния ярко сказалось у греков в том общем приниженном и бес­правном положении, которое там занимала женщина-мать, не смевшая, например, участвовать в трапезе за столом своего мужа в присутствии посторонних людей. Иначе обстояло дело в Древ­нем Риме: воспитание детей было там всецело задачей семьи; даже подготовка к военной службе поручалась отцу мальчика, и рим­ская матрона, как блюстительница домашнего очага, занимала совершенно иное положение, чем женщина Древней Греции: она пользуется огромным почетом и положением. <...>

Платон приводит... к мысли о необходимости создать идеаль­ное государство. <...> [Он] первый додумал проблему абсолютно­го общественного воспитания до ее крайних следствий. Он решает передать детей общественному воспитанию, но идет гораздо дальше в том отношении, что и их питание с первых дней жизни должно стать общественным в том смысле, что оно подчиняется строжай­шему контролю. Платон не остановился и на этом: видя в детях самое дорогое общественное достояние, он считает необходимым исключить произвол и хаос в их зарождении; он уничтожает не только семью, но и свободное право представителей полов на спаривание по своему усмотрению, чтобы радикально исключить возможность дурной наследственности или неблагоприятных ус­ловий зарождения.

Иначе взглянул на вопрос Аристотель. <...> Он относится к семье вполне положительно и во всяком случае доверяет ей вос­питание в раннем дошкольном периоде. Он считает семью со­юзом, предназначенным для деторождения и продиктованным самой природой. Аристотель видит в ней основную вечную, не­изменную ячейку общественной жизни; с его точки зрения об­щество и семья не только не исключают, но, наоборот, необхо­димо обусловливают друг друга; главный и наиболее надежный фермент семьи он видит в детях и их воспитании, и Аристотель с большим вниманием и тонким знанием жизни разбирает усло­вия здорового взращивания и воспитания детей в семье, очень жизненно освещая взаимоотношения родителей и детей. (с. 193) Во взгля­дах этого античного мыслителя особенно важно то, что он счи­тал общество совершенно немыслимым без семьи. <...>

Особенно интересна позиция христиан первых веков по отно­шению к семье и государству или светскому обществу. Рассматри­вая земную жизнь как временную и усматривая цель всех своих чаяний и стремлений в жизни вечной, в царстве Божьем, где все люди — братья, где кончается плотская жизнь и плотские интере­сы, первые христиане не могли проявить особенно благожела­тельного отношения ни к обществу, ни к семье, к этим земным учреждениям. Спасение было возможно, по их воззрениям, только в лоне христианства, и ради истинной веры ко всем истинным сынам ее предъявлялось требование пожертвовать земными ро­дителями ради небесного. <...> Всемогущая католическая цер­ковь [в средние века] рассматривала ее [семью] как законное яв­ление, но выше все-таки ставила принадлежность к церковной семье, и все права отца на детей, как бы они высоки ни были, кончались у той грани, которая намечала столкновение с интере­сами церкви. Средневековое монастырское воспитание также пред­ставляется особой своеобразной формой общественного воспита­ния. <...> Дети проходили через твердо установленное жизнью и верою отцов воспитание.

На рубеже нового времени появляются робкие признаки свет­ского критического отношения к семье как органу воспитания. <...> Уже в XVI в. мы встречаемся с оригинальной попыткой вый­ти за пределы семейного воспитания у французского писателя Монтеня. <...> Под влиянием общего стремления эпохи Возрож­дения к природе и естественности он вводит этот идеал и в свою педагогическую теорию и рекомендует воспитывать ребенка на лоне природы, в чужой трудовой семье. Сознание, что семья не удовлетворяет всем современным требованиям к воспитанию, при­вело утопистов к проектам общественного воспитания, навеян­ным, без сомнения, античным миром. То же убеждение в неудов­летворительности традиционного семейного воспитания привело Локка к идее заменить неподготовленных родителей умелым вос­питателем, а у Коменского в XVII в. появляется идея прийти на помощь семье материнскими школами, которые служат своего рода предтечами детских садов.

Чем дальше развивалась широкая торгово-промышленная жизнь Европы, тем большее пробуждалось сознание, что в семейном воспитании кроются большие недочеты. Все эти мотивы претво­рились в XVII в. у Руссо в пламенный протест против культуры и культурного распада, принесшего естественно и упадок семейных нравов и семьи как органа воспитания. С присущим ему темпера­ментом Руссо констатирует, что отцы и матери бросают своих детей на руки чужих людей. (с.194) Руссо рисует идеал естественного воспитания на лоне природы, вдали от культурного общества, но было бы большой ошибкой думать, что он отказался от семьи и семейного воспитания. Наоборот, весь ход его мыслей определя­ется тем, что он стремится создать своего рода педагогических Адама и Еву, которые основали бы новую здоровую семью, спо­собную воспитывать детей, и понесли бы обновление и оздоров­ление во все человечество. «Нет матери, нет и дитяти», — говорит он.<..->

Весь вопрос в его современной широкой народной постановке вырос впервые у Песталоцци. <...> Спасение он видел в оздоров­лении семьи и в восстановлении трудового семейного воспитания. Все труды Песталоцци красноречиво говорят нам о том, как сердце Песталоцци переполняется умилением и восторгом, когда он про­износит слово «мать». <...>

Резким сторонником общественного воспитания, включительно до полной передачи детей ведению воспитательных учреждений, выступил немецкий философ Фихте, но и он оговаривает: все это делается для того, чтобы изолировать детей от испорченного общества, а когда общество оздоровится в достаточной мере пу­тем нового общественного воспитания, тогда можно будет пере­смотреть весь вопрос и установить, какие задачи воспитания можно снова вернуть семье. Этот проект встретил целый ряд бурных про­тестов крупных людей того времени. <...> С тех пор спор о семей­ном и общественном воспитании никогда не прекращался, он велся то в более бурной, то в менее заметной форме. <...>