1.2. Этнический кризис и габитус адыгства

         Отсутствие теории адыгства имеет другие, еще более масштабные негативные следствия: заметно снизилось качество восприятия и оценки адыгской культуры в целом. В трудах наших ученых (философов, социологов, литературоведов, языковедов, фольклористов) она предстает как набор плохо организованных и неупорядоченных элементов, без этических ориентиров и опор, составляющих ее смысловую доминанту, без "зашифрованных" в адыгстве системных связей и отношений. Вне поля зрения оказались, помимо адыгства, такие тесно с ним связанные базовые ценности, как готовность действовать в интересах другого - хьэтыр, эмпатия - гущIэгъу, благодеяние - псапэ, способность или искусство понимания - зэхэщIыкI, искусство находиться среди людей - цIыху хэтыкIэ, чувство меры - мардэ, этический иммунитет личности - цIыхум и нэмыс, этический страх - шынэ-укIытэ и др. Преобладает, одним словом, умозрительный подход.

         Однако и попытки преодолеть его, обращаясь к новым теориям, понятиям, не спасают положения, если нет достаточно глубокого анализа повседневной практики этического мышления и поведения. Чаще всего это только отдаляет от нас живую картину адыгской действительности.

         Мне видится во всем этом непростительно беспечное и расточительное отношение к ценностям культуры. Игнорирование роли адыгства в динамике социальной жизни, в формировании базовой личности общества равносильно игнорированию роли конфуцианства в китайской или буддизма в индийской культурах.

         Угрожающие формы и масштабы приобретает в этих условиях профанация духовного наследия. Адыгская Культура, в том виде, как она официально преподносится, реализуется, транслируется и в малой степени не отвечает мощной заявке, которую сделала в свое время культура феодальной Черкесии. Во всем: в характере поселений и жилищ, в одежде и в поведении, в музыке и танцах, в поэзии и прозе - признаки упадка. И, пожалуй, в первую очередь - это упадок вкуса. Адыгская, и прежде всего кабардинская, культура утратила свойственную ей красоту и гармонию, величавую сдержанность и законченность. Насколько велика традиционно значимость адыгства в этической рационализации мира и в конструировании социальной реальности, настолько велики и губительны следствия его вытеснения на периферию духовной жизни. Без всякого преувеличения это гуманитарная катастрофа, на что все чаще и чаще, и вполне справедливо, обращают внимание некоторые исследователи (Болотоков 1995; Унежев 1997). "Самая страшная опасность для любой нации, - пишет В. X. Болотоков, - таится в уничтожении генофонда и национального духа, когда народ, отказываясь от сознательного национального мышления, предпочитает погрузиться в океан бессознательного, стать огромной толпой, развращенным и разложившимся сбродом" (Болотоков 1995: 111).

         Налицо, иначе говоря, основательное расстройство преемственности социальных практик, кризис социальной, и прежде всего этнической идентичности. В вопросе о том, как трактовать, осваивать, развивать культурные традиции, нет необходимой ясности, твердо установленной позиции, что сводит к минимуму эффективность нравственного воспитания и образования. И это неудивительно: в ту нишу сознания (дискурсивного и практического), которую традиционно занимает адыгство, вторгается и постепенно разрастается, оттесняя этику, пустое пространство морального невежества, негативизма, апатии.

         В итоге теряют смысл и дискредитируются многие культурные инициативы и конструктивные идеи. На наших глазах меняются к худшему представления о нравственном, эстетическом качестве и гигиене повседневного мышления, общения, поведения. Адыгcкий социум не ощущает в полной мере своего активного и зримого присутствия в мире, в его действиях нет, как прежде, спокойной уверенности, стремления и готовности выявить себя в облагороженной форме. Изменился к худшему даже внешний облик адыгов, утрачена, предана забвению традиционная "культура себя", согласно которой устанавливалось, как и в соответствии с какими критериями человек должен заботиться о себе, "строить", "конструировать" свой внутренний мир, свою внешность и поведение - свою публичную идентичность. Распущенность и самопопустительство - неизбежные следствия самой тенденций упадка и дискредитации культуры.

         Я связываю все это с системным, и в том числе этническим, кризисом, в котором находится адыгcкое общество. Этнический кризис, как я его представляю,- состояние социума, при котором существенно меняются, приходят в упадок или резко снижают свою действенную силу его этновоспроизводящие признаки и механизмы: язык, культура, психология, национальная государственность, территория, этнонимические обозначения и т.д. Иссякают, иначе говоря, ресурсы: воспроизводства этнической системы, ослабевает контроль за соответствием сознания и социальных практик основным параметрам социальной идентичности. Плохо воспроизводится в этих условиях базовая личность общества.

         Этнический кризис, как явствует из вышеизложенного, знаменует определенный рубеж в биографии, в историческом развитии народа, когда осуществляется эволюционный выбор - между прежней и новой идентичностью, а порой - между бытием и небытием, жизнью и гибелью этноса. Но это не единовременный акт, а процесс, который длится иногда десятилетия, даже столетия. Он имеет свои стадии (стадии кризиса), свои спады и подъемы и является в этом смысле определенной эпохой в истории народа.

         Таким, весьма напряженным и драматичным, периодом стали в истории адыгского народа последние три столетия. Это период стагнации, разрушения и затем медленного угасания адыгской цивилизации, связанный, - конечно, не во всем, но во многом, - с началом и эскалацией, ходом и последствиями русско-кавказской войны. В числе основных звеньев кризиса, четко обозначившихся к настоящему времени, я выделяю особо:          1) геодемографический кризис;           2) кризис национальной государственности;           3) этнонимический кризис;           4) кризис языка;           5) кризис культуры и базовой личности (См. об этом: Бгажноков 1999).

         Однако и в таких весьма неблагоприятных условиях адыгская этика выполняет - по инерции, главным образом - возложенные на нее регулятивные функции. Это, говоря иначе, система принципов и навыков структурирования социального пространства и организации деятельности, получившая название габитуса (от лат. habitus - состояние, свойство, расположение, характер) (См. об этом: Bourdieu 1990: 53). Габитус адыгства приспособлен объективно к достижению определённых результатов, но иногда без видимой сознательной нацеленности на эти результаты. С другой стороны, перед нами такое измерение бытия социума, в котором границы настоящего раздвинуты настолько, что вмещают в себя прошлое и будущее. Адыгская этика - не столько часть истории народа, сколько постоянно действующий механизм преобразования прошедшего и будущего в настоящее. Предрасполагая к правильному, удачному - сообразующемуся с наличной ситуацией и с опытом прошлого - переходу из одних состояний в другие, она помогает справляться с непредвиденными, постоянно меняющимися жизненными ситуациями и проблемами.

         Габитус адыгства - неотъемлемая часть основной (базовой) личности адыгского общества. В массе черкесского населения трудно найти человека, не признающего этику высшей культурной ценностью, не сознающего свою к ней причастность. Как самое тяжкое обвинение или обидный упрек воспринимается фраза: Адыгагъэ пхэлъкъым - "Нет в тебе адыгства". Известны структурные единицы, принципы, - механизмы адыгской этики. Таких механизмов, дополняющих и усиливающих друг друга, очень много, но наибольшее значение приобретает человечность - цIыхугъэ. Вслед за человечностью выделяются: почтительность - нэмыс, разумность - акъыл, мужество - лIыгъэ, честь - напэ. На почве этих Ценностей и возникает адыгство, как внутренне согласованная система принципов культурной самоорганизации личности и общества.

         Не получив научного обоснования и представления, оставаясь практически нелегитимным институтом, адыгство существует реально - в многообразии морально-этических понятий и категорий, в логике моральных суждений и оценок, используемых в практике повседневной жизни. Это виртуальная и вместе с тем ультимативная реальность, предопределяющая тенденцию и формы развертывания актуальной реальности. Адыгство служит мерилом духовно-нравственного качества жизни, смысла и назначения бытия человека в мире.

         Это не снимает ответственности за изучение внутреннего устройства адыгской этики, за ее объективацию, сигнификацию, легитимизацию. Ослабленное этническим кризисом адыгское общество не воспроизводит в полном объеме габитус адыгства, что нарушает преемственность социальных практик, негативно сказывается на всех сферах деятельности. Нельзя полагаться на стихийное, не сопровождающееся стратегическим расчетом действие заключенных в этике механизмов духовного производства. Необходимо выработать систему долгосрочных мер осмысленного и целенаправленного использования ресурсов адыгской этики. Этому, как было сказано, должно предшествовать научное исследование ее специфических свойств и возможностей. Нужно показать в деталях, как именно устроен механизм адыгства и как действует он в типовых социальных условиях.

         Актуальность этой задачи еще и в том, что адыгский этнический социум находится в состояние неустойчивого равновесия и неопределенности: когда трудно предсказать, что ожидает его в будущем, какие пути развития будут избраны. В такие периоды, называемые точкой бифуркаций (Пригожий 1985: 118), возникают некоторые параметры новых решений, в том числе и сознательно инициированных. Я уверен, что наилучшие условия создает для этого экспериментальный диалог с природой и обществом, основанный на гуманистических принципах адыгской этики. Необходимо познать и освоить адыгство как главный и незаменимый ресурс и механизм культуры мира, как систему универсальных и невероятно эффективных возможностей социального становления и развития.