2.4. Общеадыгская и рыцарская этика. Уэркъыгъэ

        В период феодализма в социальной структуре адыгского общества доминирующее положение занимал класс профессиональных воинов-рыцарей - уэркъ. В некоторых областях Черкесии (в Кабарде, Бесленее, Темиргое, Бжедугии, Хатукае и др.) он составлял едва ли не треть всего населения. Уорки несли службу у князей - пщы и первостепенных дворян - лIакъуэлIэш. Принимая рыцаря на службу, князь или тлекотлеш одаривал его боевым конем, оружием, земельным участком, рабами, крепостными. Этот дар, или бенефиций, так и назывался: уэркъ тын - "дарение рыцарю". Условия несения военной службы закреплялись присягой: уорк давал клятву служить сеньору верой и правдой, считая его врагов своими врагами. Деревням с подвластным уорку населением присваивалось имя их владельца, что поднимало авторитет воина, престиж рыцарского звания.

        Отношения уорков между собой и с другими сословиями определялись и регулировались обычным феодальным правом. Но дополнительно к этому сложились и действовали такие институты, как уэркъыгъэ - рыцарская этика (или рыцарский моральный кодекс) и уэркъ хабзэ - рыцарско-дворянский этикет.

        В чем же особенность рыцарской этики, как выглядит она на фоне общеадыгской этики, или адыгства? Странно, но на первый взгляд каких-либо существенных различий нет. Уэркъыгъэ строится на тех же заповедях, что и адыгагъэ: человечность, почтительность, мудрость, мужество, честь. Специфический характер рыцарской этики обнаруживается лишь при близком рассмотрении, когда выявляется вес и практическая значимость всего перечня заявленных моральных ценностей. Мне приходилось писать об этом достаточно подробно (См.: Бгажноков 1981; 1983), поэтому я ограничусь здесь лишь некоторыми замечаниями принципиального характера.

        Первое, что следует отметить, - повышенные требования, предъявляемые к рыцарю. В системе уэркъыгъэ круг обязанностей, связанных с каждым из названных принципов, был гораздо шире, разнообразнее и, я бы сказал, жестче, чем в общеадыгской этике. Например, до аскетизма доходило отношение к некоторым элементарным потребностям и желаниям: предосудительным считались сооружение благоустроенных жилищ, жалобы на экономические трудности, недомогание, холод, голод, жару, страсть к нарядам, излишнее любопытство. Мало того, дожить до седин - и то казалось постыдным. Полагалось принять смерть в молодом или юном возрасте, совершая очередной подвиг, то есть прожить жизнь короткую, но яркую, полную опасных приключений..

        Все это свидетельствует о том, что быть и оставаться истинным уорком было чрезвычайно трудно. И отсюда сентенции типа: Уэркъыгъэ дэгъэзеигъуэ кIыхьщ - "Рыцарская этика (рыцарство) - трудный подъем"; Уэркъ бгы задэщ - "Рыцарство - отвесная, неприступная скала"; Уэркъыгъэр абрэ мывэм хуэдэщ - "Рыцарство - ноша, подобная каменной глыбе".

        Несколько иначе, чем в общеадыгской этике, были расставлены акценты внутри каждой заповеди. В структуре человечности необычайное развитие получают щедрость и гостеприимство, в структуре мужества - воинская доблесть. Категория чести - напэ преобразуется в понятие рыцарской чести - уэркъ напэ, понимаемой весьма специфично. К примеру, недопустимым считалось разглашение чьих-либо тайн, и отсюда правило: уэркъ хашэркъым. Перед нами звенья характерной для феодализма закономерности, которую я называю социально-символическим параллелизмом. Адыгский феодализм в этом отношении особенно показателен: не только в этической, но и во многих других сферах жизни создаются структуры, повторяющие общенародные культурные традиции, но всегда в несколько ином обрамлении и представлении - в виде знаков особого или высокого качества. Отсюда такие понятия, как уэркъ къафэ - "уоркский танец", уэркъ шы тесыкIэ - "уоркский способ держаться в седле", уэркъ пыIэ - "уоркский головной убор", уэркъ лэкъум - "уоркские лакумы" и т.п.

        Не обошел стороной этот процесс и сферу этикета. На базе традиционной почтительности сформировался особый вариант адыгского этикета, именуемый "уэркъ хабзэ". Он отличался особой изысканностью и, к слову сказать, включал в себя элементы рыцарского поклонения даме. Например, во время рыцарских состязаний, устраиваемых по поводу того или иного торжества, победителю полагалось презентовать полученный им приз кому-либо из присутствующих знатных девушек. Возвращаясь из походов, воин считал своим долгом подарить что-либо из добычи признанной красавице округи или какой-нибудь почитаемой женщине. На этой почве возникло изречение: ЦIыхубз пшэрыхь хущанэ - букв.: "Женщине добычу оставляют". Оно стало символом почтительного, истинно рыцарского отношения к слабому полу (См. об этом: Бгажноков 1983).

        В повседневной жизни уорку вменялось в долг быть образцом вежливости и сдержанности, скромности и учтивости, благородства и человечности. Эти требования и нормы были так или иначе связаны с военным бытом, что, однако, не умаляло их высокого гражданского содержания и смысла.

        Еще одна особенность уэркъыгъэ - ее корпоративность. Это была этика внутреннего пользования, не распространявшаяся, по идее, на социальные низы. Она выполняла тем самым функцию марки, служила средством демонстрации превосходства над крестьянами и утверждения столь важной для феодального общества оппозиции "благородный - неблагородный", "рыцарь - крестьянин". При этом уэркъыгъэ не противопоставлялся адыгагъэ. По понятиям уорков, рыцарская этика была истинно адыгской этикой, адыгством в его наиболее полном и точном смысле слова, а само понятие "уэркъыгъэ" лишь иным, поэтическим, обозначением адыгства.

        Что касается князей (пши) и первостепенных дворян (тлекотлешей), то они не были уорками в собственном, сословном смысле этого слова и тем-самым оставались вне (точнее - над) оппозицией "рыцарь - крестьянин". Тем не менее имение  князья считались и на самом деле были элитой адыгского рыцарства и самыми ревностными хранителями и носителями рыцарской этики, ничуть не уступая в этом отношении уоркам. В прошлом веке у всех на устах были имена таких князей и дворян, как Атажуко Магомет (Махамат-аш), Ажгери Кушук, Заноко Карабатыр, Хирциж Али, Шеретлоко Гузбеч, Шеретлоко (Куаджаберд) Махамат и др. Великодушие и ум, изысканные манеры и красноречие, необычайная храбрость и стойкость снискали им славу первых рыцарей Черкесии и Кавказа. Суровый образ жизни этих героев дополнялся некоторыми очень существенными для той эпохи деталями. К примеру, Махаматаш великолепно играл на двухструнной скрипке, исполняя героические песни; Шеретлоко Гузбеч, прозванный Львом Черкесии, был известен как один из лучших танцоров, о чем писал в свое время Дж. Белл. Характеризуя Ажгирея Кушука, всегда отмечали, что это защитник чести и достоинства черкесских женщин. В 1824 году он, преодолев расстояние более 400 км, явился в аул Астемирова в Малой Кабарде, чтобы вызволить взятую Астемировым в наложницы жену погибшего князя Али Карамурзова - Эльмесхан. Кушук вызвал Астемирова на дуэль, застрелил его, затем вернулся за Кубань вместе с Эльмесхан.

        Разумеется, не был чужд высоким принципам и идеалам рыцарской этики и этикета и простой народ Черкесии. Он перенимал и осваивал традиции рыцарской культуры, приспосабливая их к условиям повседневного мирного быта. Поэтому уорками называли часто и крестьян, отличавшихся щедростью, великодушием, храбростью, верностью данным обязательствам, хорошими манерами. Л. И. Лавров после поездки в 20-х годах в Причерноморскую Шапсугию не зря подчеркивал: "В настоящее время это слово употребляется среди них не в социальном смысле, а в моральном: человек хорошего поведения, человек, строго придерживающийся предписаний адата" (Лавров 1936: 133). Это свидетельствует лишний раз о цивилизующей роли рыцарства, о мощном и в целом благотворном воздействии его на все слои адыгского общества. Без всякого преувеличения можно сказать, что по своему строю, по характеру предъявляемых требований и образцов поведения адыгагъэ является во многом или в основном рыцарской этикой. То же касается и традиционного адыгского этикета. Легко убедиться, - и я уже неоднократно показывал это на примерах, - что он несет в себе лучшие черты уэркъ хабзэ.

        При этом я совсем не склонен идеализировать рыцарскую этику. Уже в XVIII веке она была своего рода анахронизмом, препятствовавшим социальному развитию адыгского общества, организованному и эффективному противостоянию экспансии царских войск на Кавказе, Замечу в этой связи, что уэркъыгъэ - типично максималистская этика. Чтобы отвечать в полной мере ее требованиям, необходимо было проявлять повседневный - подчас ничем не оправданный - героизм. Многим это было не по плечу, а если быть до конца последовательным и строгим - не под силу ни одному человеку.

        Однако мы хорошо сознаем, что здесь был важен сам по себе культурный посыл или запрос" открывавший путь к самостроительству личности, к нравственному совершенству. Этика адыгских воинов задавала общественной жизни тон, который оставался достаточно высоким и при неизбежных потерях в ходе реализации ее установок. Последействие этого настроения или тона будет ощущаться, по-видимому, постоянно. По сей день рыцарская этика дает о себе знать в умонастроениях, в практическом сознании и поведении адыгов, хотя теперь чаще всего уже не воспринимается самостоятельно, вне габитуса адыгства.