Глава2. Историческое своеобразие формирования ценностного сознания в России

Русская культура в отличие от западноевропейской, – отмечает А.С. Кармин,– формировалась на иных путях – на земле, где не проходили римские легионы, где не высилась готика католических соборов, не пылали костры инквизиции, не было ни эпохи Ренессанса, ни волны религиозного протестантства, ни эры конституционного либерализма. Её развитие было связано с событиями другого исторического ряда – с отражением набегов азиатских кочевников, принятием восточного, византийского православного христианства, освобождением от монгольских завоевателей, объединением разрозненных русских княжеств в единое самодержавно-деспотическоеое государство и распространением его власти всё дальше к Востоку».¹⁸

Парадоксальное соединение в русской культуре, по выражению Достоевского, идеала Мадонны с идеалом содомским, конечно же, объясняется противоречивым характером её исторического пути. События русской истории предопределили динамику русской культуры, которая, в известном смысле, может быть охарактеризована как катастрофическая.

Что имеется в виду в данном случае? В первую очередь то, что каждый раз переход от одного этапа исторического развития к другому сопровождался переломом, полным либо частичным разрушением старого жизненного уклада, и уже на развалинах, из обломков старого, начинало возводиться новое государственное здание. Следовательно, и реформы (экономические, политические, общекультурные), необходимые при таком переустройстве, далеко не всегда, как известно, были итогом естественно-эволюционного развития, нередко привносились и насаждались сверху, начиная с образования первого центра русской государственности – Новгорода (Новгородской Руси) в середине IX в. и приглашения на княжение варяга Рюрика «со дружиною». Дальнейшее присоединение (захват) Киева, положившее начало образованию Киевской Руси, и великий исторический выбор Владимира в 988 г., предопределивший переход от патриархально-языческого уклада к христианской цивилизации, были, прежде всего, государственным выбором князей. Более же чем двухсотлетнее монгольское иго с последующим собиранием земель вокруг Москвы, и, по выражению А.Солженицына, «буйный смерч Петра»¹⁹ не только выкристаллизовали идею сильной государственности, но и обозначили трагический для России разрыв «верхов» и «низов», «просвещения» и «почвы», патриархально-русского и новоевропейского.

Разрыв между этнической и национальной культурами многое предопределил в последующем развитии всей страны. Так, в советский период русской истории, беспрецедентный по жестокости к своему собственному народу, борьба со «старым», разрушение «старого», уничтожение «старого» может быть понято как логическое следствие и крайнее выражение этого разрыва.

Названные (и неназванные) особенности русской истории – в основе формирования национального характера и ценностного сознания, парадоксально соединивших в себе начала, казалось бы, несоединимые. Составляющими такого сознания могут быть названы:

1. Идея служения Отечеству, его защита и спасение, если потребуется – ценой собственной жизни, что особенно обозначилось в период складывания русского православия. В этом отношении очень характерны призывы, вдохновлявшие защитников Отечества в разные периоды его истории: не пожалеть живота своего за Святую Русь; умереть за Родину, за царя, «за други своя» или в Смутные времена XVII в. – «заложить жён, дочерей – спасти Россию». Жертвовать собой и другими во имя целей государственных становится обычной практикой в последующие петербургский и советский периоды российской истории.

Таким образом, в сознании русского человека определяется доминирование коллективного, общегосударственного. И почти неизбежное при этом принесение в жертву индивидуальных интересов, индивидуального права, индивидуальной жизни.

2. Участие русской православной церкви в успешном завершении борьбы с монгольским игом способствовало превращению официального православия в народное. Служение Отечеству (Святой Руси) постепенно отождествляется со служением Истине Христовой. Возникшая с падением Византийской империи государственно-православная идея: «Москва – третий Рим», по мере проникновения в народное сознание, закрепляется в качестве культурной традиции. И уже на её почве формируется мессианское сознание – представление о данном от Бога великом предназначении России в истории человечества. Вместе с тем - известная обособленность, закрытость от культурного диалога, усиливающиеся в «периоды тоталитаризма» (русское средневековье XV–XVII вв., советская эпоха) и, в большей или меньшей степени, преодолевающиеся в петербургский и постсоветский периоды.

3. Общинный (коллективистский) тип народного сознания, сформированный крестьянской общиной, необходимой для выживания всей страны в условиях постоянных войн по защите рубежей и жесточайшей централизации власти. Одновременно тяготы деспотичной власти порождали мечты о справедливом царе и воле, что с известной периодичностью выливалось в разрушительные народные бунты – «бессмысленные и беспощадные».

Дар служения, готовность жертвовать личным во имя государственного и, одновременно, анархическое стремление к воле – составляющие русского национального характера.

4. Готовность пострадать за Отечество и усвоение ценностей православного христианства, осуждающего богатство как грех, приводили к идее «нестяжательства»²⁰ и духовного служения. Но при отсутствии института частной собственности, что было естественно в условиях общинного землепользования, такое «нестяжательство» в сочетании с грандиозными имперскими планами по освоению всё новых и новых территорий обрекали народ на «неумение» по хозяйски обустроить свою страну. Россия не обустроена и по сей день.

Полная зависимость от государства, от общины или колхоза блокирует развитие индивидуальных начал, личной инициативы и порождает, в том числе, психологию раба или временщика, что особенно обозначилось в годы позднего социалистического строительства и что, к сожалению, имеет место и сейчас.

Таким образом, известная противоречивость русского характера проявляет себя и в способности жертвовать собой во имя общегосударственных целей и, одновременно, в неукорененности в общественном бытии ценностей индивидуально-личностного начала; в ориентации на идеалы соборности и известной национальной и конфессиональной обособленности, доходящей, порой, до ксенофобии; в преобладании коллективного (общинного) сознания, практике коллективного (общинного) землепользования и трагическом «неумении» обустроить собственную землю; в мечте о «сильной руке» и, наконец, неудержимом стремлении к воле, нередко оборачивающимся разрушительными бунтами, анархическим беспределом, бесовщиной.

Безусловно, такой взгляд весьма ограничен и неполон. Проблема русского национального характера была глубоко исследована в философских трудах П. Чаадаева, А. Хомякова, Н. Бердяева, П. Сорокина, Н. Лосского, И. Ильина и других, а в произведениях русских писателей от Пушкина и Гоголя до Шукшина и Астафьева с небывалой силой явлена целая галерея самобытных народных типов.

Исследование В.Н. Сагатовского,²¹ проведённое в русле существующей культурной традиции, позволяет в качестве доминирующих назвать такие черты русского национального характера как духовность, душевность, размах и «единство в многообразии» и, одновременно, бесплодную мечтательность в сопряжении со слабостью (иногда параличом воли), надежду на «авось», на «сильную руку», непредсказуемость…, связанные, с так называемой, невыработанностью характера; и откровенно негативные – пассивность и готовность переложить ответственность на других, долготерпение, подчас граничащее с рабством, и нетерпение, готовое обернуться кровавым бунтом или сегодняшним «беспределом».

Возможно ли при столь катастрофической динамике русской культуры и столь парадоксально противоречивом характере русского человека говорить о культурной преемственности и сохранении созидательной ценностной доминанты?

Да, историческая судьба России обусловила её движение в сторону жесточайшего централизма и деспотизма, и до сих пор «не разрешена ещё проблема русского национального характера: ибо доселе он колеблется между слабохарактерностью и высшим героизмом».²² Но стихия народной жизни, изначальная (языческая) близость к природе, с одной стороны, и усвоение христианских и гуманистических ценностей, с другой, потребовали создания неких надгосударственных институтов, внутренних механизмов для спасения индивидуального человека от Молоха неограниченной государственной власти. Таким «механизмом» спасения, своего рода, противовесом и становится литература (её глубинная связь с фольклорной и православной традицией ещё никем не оспорена), явленная как синтез лучших сторон русского человека в его духовном движении.